Admin
WebArmy, 60
Москва
Репутация: 153 |
|
Все говорят об арабских революциях. Применим ли вообще этот термин для обозначения той волны массовых выступлений, которая прокатывается по арабскому миру? Это зависит от понимания слова «революция». Например, с марксистской точки зрения революция означает смену общественно-экономической системы или даже формации, коренной качественный переворот в социальной структуре. В таком случае за последние десятилетия в третьем мире можно этим словом описать лишь исламскую революцию в Иране. То, что произошло в Египте, до революции не дотягивает. Неизвестно, какой режим там установится. Пока власть достаточно твердо держит в руках армия – самая мощная политическая (и экономическая) сила в стране. Не подорваны позиции ни обогатившихся при Мубараке генералов, ни «жирных котов»-нуворишей, ни могущественной, сросшейся с бизнесом и полностью коррумпированной бюрократии.
Нельзя исключать, что в конечном счете появится режим более современный, более цивилизованный, чем до нынешней весны, плюралистский и многопартийный, но по существу обеспечивающий сохранение позиций тех же самых социально-экономических сил, которые доминировали при Мубараке. Тогда получится, что военные, пожертвовав главной фигурой системы, спасли систему как таковую. Начнутся разговоры о том, что революция украдена, а ожидания тех, кто захватил площадь Тахрир, не оправдались.
Примерно то же может произойти и в Тунисе. В остальных охваченных беспорядками странах вообще не решен вопрос – кто кого? Возможно, большинство ныне отчаянно борющихся за выживание правителей все-таки смогут удержаться, конечно ценой уступок. Поэтому рано говорить об успехе революций в тех или иных отдельных арабских странах. Но вполне можно считать то, что происходит в арабском мире в целом, революцией. Социальной, политической, но также моральной и психологической.
Еще совсем недавно казалось, что арабские народы находятся в глубоком застое, последовавшем за бурными событиями первых лет независимости. Похоже было, что они способны лишь на борьбу с колонизаторами или на бунты под зеленым знаменем ислама. Теперь наступило пробуждение, всколыхнулся весь арабский мир, да так неожиданно, спонтанно, дружно, что у многих сразу появилась мысль: случайна ли такая синхронность?
Разумеется, никакого заговора внешних сил не было. Нелепо звучат намеки на то, что Вашингтон исподволь готовил смену арабских режимов. Вашингтонские политики – не самые умные в мире, но и не полные глупцы. Им бы в голову не пришло организовывать свержение режима Мубарака, лучше которого для них не было и не будет. По-видимому, сработала теория домино: везде накопился горючий материал, нужна была только спичка, и она вспыхнула. В буквальном смысле слова в руках несчастного тунисского парня…
Не составит труда указать на объективные факторы. Первый из них: 60% населения региона – люди моложе 25 лет, и среди них большой процент образованных, но безработных. Второй – технологическая революция в СМИ: сначала спутниковое телевидение (в первую очередь канал «Аль-Джазира»), затем Интернет, «Facebook» и, наконец, мобильный телефон – кардинально изменили информационную ситуацию. Если прежде люди узнавали только то, что власть считала нужным им сообщить, то сейчас они в принципе в состоянии узнавать все и передавать это остальным. Как отметил американский аналитик Фарид Закария, раньше информация шла от одного источника к многим, а сейчас – от многих к многим.
Между тем эти объективные факторы образуют лишь фон событий, их предпосылки. Их недостаточно, чтобы объяснить причины вспышки. Почему накопилось столько протеста и воли к действию у молодых людей, вчерашних студентов, учителей, адвокатов, врачей, мелких клерков, то есть у тех, кто выступил застрельщиками движения? В этом есть что-то не вполне поддающееся объяснению, нечто почти таинственное, как бывает всегда, когда вдруг разражается революция. Настоящая революция всегда бывает «вдруг», планировать можно лишь переворот. Предсказать события было невозможно, хотя все давно знали о гнилости правящих режимов, о произволе и коррупции, фальсификации выборов, свирепости полиции. Жили с этим десятки лет, видели на экранах телевизоров одни и те же лица. Кто сказал, что так нельзя жить и дальше? Если попытаться найти ключевые слова, характеризующие дух арабской революции, то вот они: «Надоело! Не верим! Не боимся!»
Британский еженедельник «Экономист», цитируя отрывок из любимой песни египетских революционеров, пишет: «Не случайно слова этой песни, “Звук свободы”, созвучны тому бодрому призыву и присущей молодости надежде, что звучали в Европе в 1960-х годах. Как и западная молодежь той поры, молодые люди на Ближнем Востоке унаследовали мир с несравненно большими возможностями, чем тот, в котором жили их родители. Крах режимов в Египте и Тунисе был результатом растущей пропасти между архаичными представлениями о мире, свойственными представителям правящих режимов, и все более усложняющимися воззрениями народа. В Египте на каждом этапе протестующие оказывались более умелыми, предприимчивыми, изобретательными и решительными, чем те, кого один из них назвал “людьми из каменного века”, засидевшимися в креслах».
Но кто же признается, что он «морально устарел» и пришло время уступить свое место другим? Такое поведение не в природе человека. Когда авторитарные правители чувствуют, что земля начинает гореть у них под ногами, перед ними встает выбор. Первый вариант – силовой: давить, душить, не считаясь с тем, сколько крови надо пролить. Главное – держаться и не уступать. Второй – реформаторский: выпускать пар из котла, в чем-то уступить, что-то пообещать, разогнать правительство, расколоть оппозицию. Но дело в том, что, если земля действительно горит, не спасет ни один из этих вариантов. Вспомним хотя бы последнего шаха Ирана.
Однако заранее никто не может знать, насколько решительно настроена оппозиция, как велика будет ее поддержка в массах. Можно себе представить, как мучительно ломали себе голову египетские генералы на протяжении восемнадцати дней противостояния, когда сотни тысяч людей не желали уходить с площади Тахрир, а страна впала в паралич. Давить людей танками, расстреливать с вертолетов означало – даже если солдаты пошли бы на это – навсегда погубить репутацию армии, уважаемой и любимой народом, и стать изгоями в глазах всего мира. Пойти на уступки: а кто знает, сколько их понадобится, чтобы утихомирить бунтующих? Стоит дать слабину, и пойдут все новые требования, и дойдет до расследования злоупотреблений прежнего режима, а ведь виллы генералов у всех на виду. Кончилось тем, что пожертвовали Мубараком, чтобы сохранить систему.
«Египетский Тяньаньмэнь», к счастью, не состоялся. В этом смысле уместно понятие «дух времени», знаменитый Zeitgeist, который вошел уже и в английский, и в другие языки. В 1982 г. сирийские исламисты восстали в городе Хама против президента Хафеза Асада. Последний подтянул артиллерию и разрушил город, при этом погибло по меньшей мере 10 тыс. человек. Сын Хафеза, нынешний президент Башар Асад, на такое вряд ли пойдет, хотя кровь в Сирии пролилась и идти на принципиальные уступки власть не намерена. Можно предположить, что, если в тех арабских странах, где сейчас происходят волнения, оппозиция проявит такую же решимость и получит такую же массовую поддержку, как это было в Египте, правители, если и не бросятся в бега, то вынуждены будут пойти на принципиальные уступки, меняющие характер режима.
Есть и обратная сторона. Неизвестно, кто придет на смену «засидевшимся в своих креслах» правителям, или, если те сохранят свою существенно ослабленную власть, кто будет задавать тон в рамках видоизмененной системы. Не исключено, что исламисты всех мастей, начиная от фанатиков и мракобесов, джихадистов из Аль-Каиды и кончая «Братьями – мусульманами», часть которых выглядит сегодня весьма умеренными и респектабельными, видят в последних событиях золотую возможность выйти на авансцену политической жизни.
Аль-Каида, видимо, тяжело переживает тот неприятный для нее факт, что свержение «нечестивых» арабских режимов, к которому она призывала долгие годы, началось без ее участия. Да и «Братья – мусульмане» были застигнуты врасплох событиями в Египте, инициированными светской молодежью. Но сейчас исламисты пробуют сделать вид, что это – их революция. Интернет- журнал «Inspire», орган группировки «Аль-Каида на Аравийском полуострове», писал 29 марта 2011 года: «Революции, сотрясающие троны диктаторов, – это хорошо для мусульман, хорошо для муджахидов и плохо для западных империалистов и их подручных в мусульманском мире».
Нельзя забывать о той колоссальной роли, которую играет ислам в жизни арабского мира. Это не только религия, но и основа мировоззрения. «Ислам – вот решение!» – лозунг «Братьев – мусульман» звучит и сегодня с неослабевающей силой, поскольку общество давно разочаровалось и в западной демократической модели, и в ориентировавшемся на советский опыт арабском варианте национального социализма, и в унитаристском панарабизме. Конечно, этот лозунг понимают не одинаково, исламизм и ислам – разные понятия. Салафизм нельзя отождествлять с ваххабизмом, и существует громадная пропасть между чудовищным античеловеческим режимом Талибана и «мягкими» исламистами, находящимися у власти в Турции.
Даже если в Египте будет установлена демократическая система в ее общепринятом смысле, она не может быть системой западного типа. Дело не только в том, что сторонники западной демократии в глазах малообразованных, охваченных антиамериканскими настроениями масс (именно они, а не молодые интеллигенты, «люди Тахрира» составляют подавляющее большинство населения) будут выглядеть отщепенцами, агентами Запада. Дело в принципиальном расхождении между самой идеей светского государства и мусульманскими традициями. У воинственных исламистов всегда есть возможность сыграть на этом. Когда с тревогой говорят о возможной исламизации Египта, речь идет не о приходе «Братьев – мусульман» к власти, что практически невозможно: армия этого не допустит. Но можно ли исключить возможность «ползучей исламизации» в системе образования и в сфере информации? Грань между исламом и исламизмом может оказаться не такой уж четкой. Достаточно вспомнить, как диктатору Зия уль-Хаку в Пакистане удалось посеять такие семена исламизма, что сейчас они дают поистине ужасающие всходы.
Один из важнейших выводов, которые можно сделать при анализе арабской революции, таков: показала свою несостоятельность концепция «авторитарной стабильности», получившая распространение среди западных (и части российских) политиков. Ее суть в том, что следует поддерживать авторитарные, не подконтрольные общественности и презирающие права человека режимы, поскольку они, во-первых, лояльны по отношению к союзной с ними великой державе и, во-вторых, пресекают экстремизм. В США эта концепция фактически уже при Дж. Буше-мл. заменила идею внедрения демократии в странах Востока. Ход нынешних событий показал, что такого рода авторитарно-полицейские режимы, истребляющие с корнем всякую возможность существования реальной оппозиции, не только оказываются значительно более хрупкими, чем принято было считать, но и вслед за крушением оставляют после себя «политически выжженную землю», вакуум, куда могут войти экстремисты, заслоном на пути которых выглядела диктатура.
При том что все выступления против внешне стабильных арабских режимов имеют одинаковую социально-политическую и психологическую основу, в каждой стране имеются свои специфические факторы, усиливающие недовольство населения. Так, в Бахрейне это давний протест шиитского большинства против монополизации власти суннитским меньшинством. В Сирии это глухое брожение суннитского большинства, недовольного полувековым господством шиитской секты алавитов, ранее всегда стоявшей на низшей ступени социальной иерархии (из алавитов рекрутировалась домашняя прислуга, дворники, сторожа и т.д.). В Йемене это причудливая смесь нескольких конфликтов: на юге сильны сепаратисты, сторонники восстановления независимого государства, в горах действуют боевики секты хуситов. Все громче заявляет о себе «Аль-Каида на Аравийском полуострове», для которой Йемен – трамплин для борьбы за свержение «нечестивой» монархии в Саудовской Аравии.
Особый случай в этом калейдоскопе революционных выступлений – Ливия. Полковник Каддафи – не чета Мубараку и Бен Али: те в общем случайные люди, просто их предшественников сокрушила злая судьба, и они оказались ближе других к президентскому креслу. Каддафи же, будучи молодым капитаном, организовал революцию, сверг монархию. Тип государства, который он создал, не имеет аналогов в мире. Каддафи сам придумал слово «Джамахирия», которого не было в арабском языке. Взяв за основу слово «джумхурия» (республика), которое знает каждый иранец, турок, узбек или таджик, Каддафи трансформировал его таким образом, что получилось «государство масс». Исходя из того, что ливийское общество – бедуинское, патриархальное, Каддафи ориентировался на древние традиции: все решает само племя, слушая рекомендации шейхов, старейшин. Прямая демократия, страной управляет народ. В своей «Зеленой книге» Каддафи писал: «Парламент – это надувательство, партии и представительная система – это липа». Ливийский народ – большая семья, он ее отец. Никаких чуждых влияний. «Капитализм – это отрицание человека, коммунизм – это отрицание Бога. Мы отвергаем и то и другое». В действительности все это был фасад, прикрывавший авторитарно-полицейский режим.
Каддафи занимался работой по созданию оружия массового уничтожения, но когда в 2003 г. американцы вторглись в Ирак, благоразумно отказался от идеи производства атомной бомбы. Сразу же Берлускони, Саркози и другие европейские лидеры смягчились к ливийскому режиму. Казалось бы, все в порядке, и вдруг – такой конфуз. Вот что получается, когда власть настолько изолировала сама себя, настолько оторвалась от общества, что даже не подозревает о его подлинных настроениях. Ведь, наверное, спецслужбы каждое утро клали на стол Каддафи сводку, в которой подтверждалось, что народ его обожает. Можно представить себе, как взбешен сейчас этот человек, считающий себя государственным деятелем мирового масштаба, которому народ отплатил за все черной неблагодарностью.
Может быть, по прошествии времени западных лидеров будут упрекать в том, что они поспешили сказать «а», порвав с Каддафи и введя санкции против его режима. Но ведь они думали, что в Ливии происходит то же, что было в Тунисе и Египте, что дни диктатора сочтены. Но Каддафи ввел в действие свои резервы, и стало ясно, что падение Бенгази – вопрос нескольких дней. Западу надо было либо признать опрометчивость и непродуманность своих действий, либо сказать «б», попытавшись спасти ливийских оппозиционеров и собственную репутацию. Но США после Ирака уже не рискуют действовать в одностороннем порядке, без поддержки союзников и без санкции ООН. Барак Обама тянул время, пока положение повстанцев в Бенгази уже не стало отчаянным. Но он дождался своего: Лига арабских государств единодушно одобрила предложение о вмешательстве в войну, разрешив Совету Безопасности ООН установить в Ливии «зону, запретную для полетов», поскольку считалось, что главное – не дать Каддафи уничтожать население ударами авиации. Резолюция Лиги стала ключевым моментом в ходе событий: раз уж сами арабы требуют силовой акции...
Строго говоря, введение режима запрета на полеты на территории какого-либо государства основывается на презумпции опасности, которую представляет это государство для своего народа. Эта презумпция не может относиться только к авиации, являющейся лишь частью военной машины той власти, от которой данная опасность исходит, но по логике вещей распространяется и на всю военную машину: ведь человеку, в которого летит снаряд из танка, не легче, чем тому, на кого с неба падает бомба. Если Каддафи использовал свою превосходящую военную мощь для истребления не только повстанцев, но и гражданского населения (а именно из этого предположения исходили авторы резолюции № 1973), то одно лишь очищение ливийского неба от его самолетов не решало проблемы. Требовалось бить с воздуха и по его наземным войскам, двигавшимся к Бенгази. Все это легко можно было просчитать заранее, и лукавством, если не лицемерием, выглядели последующие разговоры о том, что мы, мол, намеревались лишь изгнать с неба авиацию диктатора.
Гражданская война свелась к боям за несколько прибрежных городов, переходивших из рук в руки, а в условиях уличного боя авиации коалиционных сил было крайне трудно различить, где свои, а где чужие. Неизбежны были жертвы среди гражданского населения, что помогало пропаганде Каддафи, создавая ему имидж борца с возвращающимся безжалостным западным колониализмом. Возник тупик: армии Каддафи не давали овладеть Бенгази, а повстанцы могли лишь мечтать о взятии Триполи. Союзники же, не имея права высаживать в Ливии войска, попали в ловушку, и общественность западных стран стала все громче задавать вопрос о целях войны.
Целей по существу не было, если не считать требования об уходе Каддафи. Для начала операции у западных держав не было по-настоящему серьезных побудительных мотивов (версию о «захвате ливийской нефти» оставим малограмотным или демагогам, пусть посмотрят, захватили ли американцы иракскую нефть или же в Ираке удобно расположились наряду с прочими, предвкушая огромные прибыли, российские нефтяные компании). Союзники по коалиции мало что могли выиграть от свержения Каддафи, который не особенно им мешал (в отличие, например, от Саддама Хусейна). Ливия – тот случай, когда правительства начинают войну не столько ради решения насущных проблем, достижения позитивных целей с их точки зрения, сколько из опасения потерять лицо. Так было, например, в случае начала Первой мировой войны.
Каковы могут быть геополитические последствия арабской революции? Ограничимся главной страной региона – Египтом. Поскольку характер нового режима еще непонятен, можно лишь наметить некоторые сценарии развития ситуации.
Худший из них, по мнению большинства мировых СМИ, состоял бы в исламизации Египта. Речь идет не о создании исламской республики, а об уже упоминавшейся «ползучей исламизации». Вероятен соответствующий поворот во внешней политике. Конечно, разговоры о том, что Египту надо готовиться к войне с Израилем, не стоит принимать всерьез. Египет воевал с Израилем уже четырежды и в основном неудачно. Но вот обещание поставить на референдум вопрос об аннулировании мирного договора с Израилем и разрыве дипломатических отношений могло бы при определенном повороте событий стать реальностью.
Возможным стало бы вхождение Египта в новый арабский «фронт сопротивления». Такой фронт уже существовал. Он возник более 30 лет тому назад после египетско-израильского соглашения в Кэмп-Дэвиде. В его авангарде были баасистские Сирия и Ирак, а лозунгом – «Похоронить Кэмп-Дэвид». Об этом фронте уже забыли, но после войны Израиля с Хизбаллой в 2006 г. заговорили о новой стратегии борьбы с Израилем, о «народной войне», в которой врагу будут противостоять уже не вооруженные силы арабских государств, а Хизбалла и ХАМАС вкупе с добровольцами из разных стран исламского мира. Сообщалось, что Хизбалла уже имеет от 40 до 50 тысяч ракет, часть из них – дальностью до 200 км. Если бы такого рода война стала реальностью, от Египта потребовалось бы оказывать помощь ХА-МАС, который исторически возник как палестинский филиал египетских «Братьев-мусульман». Все это означало бы кардинальное изменение конфигурации сил на всем Ближнем Востоке, ведь Египет – один из трех краеугольных камней американской политики в арабском мире (два других – Саудовская Аравия и Иордания).
Безусловно, и в этом случае нашлись бы противодействующие факторы: зависимость Египта от помощи США (почти 1,5 млрд. долларов в год), общая проамериканская ориентация командного состава египетской армии, вражда между суннитскими странами (Египет, Иордания, Саудовская Аравия) и шиитским Ираном. Но именно для того, чтобы противостоять «шиитскому полумесяцу», арабские исламисты – сунниты постарались бы вырвать из рук шиитов знамя «борьбы с сионизмом». Ничего хорошего для мира на Ближнем Востоке это не сулит.
Если же власть в Египте будет контролироваться умеренными силами, то многое будет зависеть от развития палестинского конфликта, от урегулирования международного кризиса вокруг иранской ядерной программы, от стабилизации в Ираке, от войны НАТО в Афганистане.
Эпоха мнимой стабильности в огромном регионе от Марокко до Пакистана закончилась. Примороженная авторитарными режимами колоссальная общественная энергия вырвалась наружу, и джинна в бутылку уже не загонишь. Важнейшее обстоятельство: по подсчетам экономистов, чтобы покончить с безработицей, надо в течение 10 лет создать в регионе 100 миллионов рабочих мест. Задача явно невыполнимая, что предвещает новые потрясения. К этому надо добавить рост исламизма в самых различных его проявлениях, даже если Аль-Каида дискредитирует себя окончательно и сойдет с авансцены мировой политики. Нельзя исключить конфронтации мусульманских фундаментализмов – шиитского с центром в Тегеране и суннитского с центром в Эр-Рияде. Гораздо менее вероятны конфликты в регионе между великими державами. Видимо, прошло время «межимпериалистических противоречий» на Востоке, равно как и соперничества Запада с Россией в этом регионе. А вот что касается пробудившихся внутренних сил, то можно сказать одно: открылся ящик Пандоры.
http://www.intertrends.ru/twenty-fifth/012.htm |
|
